Записки командира батареи
1941-1945
 

После Сталинграда мы стали гвардейцами, и армия получила номер 5-я гвардейская Армия.
В армейской структуре были созданы корпусные управления. Наша дивизия, теперь 97-я гвардейская, вошла в состав 33-го гвардейского корпуса, но с 1 августа, в разгар Курской битвы, мы перешли в 32-й, которым командовал генерал Родимцев, и там оставались до конца войны. В этот же корпус входили 13-я гвардейская и 9-я гвардейская воздушно-десантная - наши постоянные соседи и боевые друзья. В составе 13-й дивизии мне довелось воевать на Сандомирском плацдарме и форсировать Одер, но об этом будет сказано в свое время.  
5-я гвардейская Армия входила в состав Степного фронта/ген.полк. Конев/,которому предстояло провести укомплектование частей и оборудовать оборонительный рубеж позади Воронежского фронта на линии Заосколье, Александровка, Белый Колодезь.
Наш полк обосновался в районе большой деревни Бобровые Дворы. Рано утром 5 июля 1943года глухо зарокотало где-то далеко впереди.
Я спал в кладовке на огороде. Выскочил на улицу.
Там уже стоял командир дивизиона Петр Скибицкий. Мы с ним командовали батареями под Сталинградом, потом он стал зам. ком. дивизиона, а я начальником штаба того же дивизиона. Дружили, жили в одном блиндаже. Теперь он командовал нашим дивизионов.
Родом Петр был из Одессы, воспитывался в детском доме, так- что характер имел одесско-детдомовский, и перед любым начальником не пасовал и за словом в карман не лазал. В детстве определил себе фамилию и национальность - поляк! Как только стали формирмировать 1-ю Польскую Армию, его отозвали туда, но разобравшись каков он поляк, "вышибли в шею",как доложил довольный Петр, снова объявившись в дивизионе.
Однако, во 2-ю Польскую все же попал. Писал мне письма, тосковал о родном полку и ругал боевое "усердие" своих панов.
-Ну, что? Началось?-
-Похоже на то! -
Но гул вскоре прекратился и возобновился лишь через несколькочасов. Нас по тревоге не поднимали, никуда не двигали, значит уВоронежского фронта хватило своих сил. Так рассуждали мы, в тылу.В тревожном ожидании прошли три дня. Наконец, 8-го июля мы двинулись в распоряжение генерала Ватутина, а утром 11-го вступилив бой. Толком не успели осмотреться, как утром 12-го двинулись в атаку танки Армии генерала Ротмистрова , а им навстречу ринулись "Мертвая голова","Рейх" и "Адольф Гитлер" - эсэсовские танковые дивизии.
Началось знаменитое танковое побоище под Прохоровной. Наша общевойсковая 5-я гв. Армия сражалась здесь же вместе с танкистами Ротмистрова.
После войны мне довелось прочесть в воспоминаниях генерала Жадова, что Маршал Жуков сделал ему "строгое внушение за то, что полностью укомплектованная личным составом, хорошо подготовленная к выполнению боевых задач армия вводилась в сражение без усиления танками, достаточным количеством артиллерии и крайне слабо обеспеченной боеприпасами." /А.С.Жадов "Четыре года войны",стр.97-98 /. Уже в Праге мне говорил начальник отделения укомплектования артиллерии  Армии, что за время войны армия трижды полностью обновлялась.
Только сформированная полегла под Сталинградом. Снова укомплектовали и обучили перед Курской битвой - полегла от Дуги до Днепра.Третья часть потерь распределилась на бои от Днепра до Праги.Конечно, потери несли в основном стрелковые роты, здесь смена шла от боя к бою, их состав за время войны сменился, может быть10 раз и больше, а тыловые подразделения, если теряли одного человека, то такое событие помнили до конца войны.
Так складывались страшные потери - много миллионов - за годы войны в нашем Отечестве.
Первое с чем пришлось столкнуться мне, начальнику очень небольшого штаба,- это с большой насыщенностью войсками района боевых действий. Куда не сунешься, везде танки, катюши, тяжелые пушки- их видят самолеты-разведчики, они же корректировщики, потом бомбят, обстреливают,А мне нужно держать под рукой /так уж сложилась боевая практика в дивизионе/ три батареи на случай перемещений, управления при порыве связи или выхода на противотанковый рубеж. В последнем случае чаше всего хватал родную первую батарею и мчался на указанный рубеж развертывания. Солдаты меня знали, и я знал каждого, весь Сталинград прошли вместе. Но это ничего, дело знакомое-наезженное.
Как ни странно, а хлопот больше всего случалось с хозяйственными подразделениями. Конечно, старшины у нас были люди пожилые, опытные,
но тут как не старайся, а кухням, скажем, нужна вода, а колодцы в деревне, а там и без нас полно всяких машин и тех же кухонь. Их бомбят.
Рассчитываешь, как успеть старшинам между обстрелами да бомбежками,
иначе будешь кормить весь дивизион из одной кухни.
Замполит дивизиона толстый капитан Игитян не вылезал из ровика, писал какие-то донесения, про которые Скибицкий, еще в Сталинграде,с детдомовской прямотой спрашивал:
-Игитян, скажи, чем отличаются твои политдонесения от доносов?-
Игитян отшучивался, а я принимал Петькины слова за грубоватую детдомовскую шутку.
Однажды по недомыслию, в присутствии Игитяна, я сказал, что наш замполит полка не на своем месте да еще, боясь мин, посылает впереди себя ординарца, а потом шагает по его следам. Все так и было на самом деле.
Через несколько дней замполит,тоже по недомыслию, спросил меня с кривой улыбочкой:
- Говоришь, мин боюсь?-
Скибицкий теперь на полном серьезе спросил меня:
-Теперь-то хоть дошло до тебя, что означают игитяновские
политдонесения ?-
Как-то обосновались мы неподалеку от окраины большой деревни/к слову, на Курской земле и Украине маленьких я не встречал, это не как на моей родной тверской земле, где деревня в 8 дворов - уже деревня средней руки/.Все бы хорошо да не досмотрели и получилось, что в лощине позади нас оказалась дальнобойная батарея. Конечно, не под стволами же мы выкопали свои ровики, но когда в небе повисла проклятая "рама", а я со времен Сталинграда не могу забыть ее пакостей, тут стало ясно, что нас ждет беда . В контрбатарейной борьбе мы разбирались - сами артиллеристы.
Корректировщик начал пристрелку батарейными очередями батареи мощнейшего калибра.
Земля под Курском не каменная твердь Сталинграда. Это пух, и защитой от таких снарядов служить не могла. Рядом с нами разорвалось только две очереди, пока "рама" шагала прицелами к своей жертве, но страху мы натерпелись достаточно.
Немецкая батарея гвоздила по нашей минут десять, переворачивая орудия вверх колесами.
Но каково же было наше удивление когда из груды земли и металла поднялись солдаты, вызвали трактора и поволокли в тыл искалеченные пушки. Что пушки как-то волочились мощными тягачами - бог с ними,но как в таком аду остались люди, способные мыслить и действовать,не сошедшие с ума, не заломившие в ужасе руки - чуду подобно.
Воистину, живуч человек, ничего не скажешь!
А убит был только один.
В районе совхоза"Комсомольский"/или "Комсомолец"/вела тяжелейший бой 9-я гв. ВДД. Наш сосед. Мы ей помогали, и до сих пор помню запросы начальства: "Как обстановка в роще"0леньи рога"?/это условное наименование местности/. А что там разберешь, когда смешались и танки и люди?
Наша 97гв.СД пробилась до линии Кочетовка, Красный Октябрь и встала. 11-12-13 июля очень трудные дни сражения под Прохоровкой.Все гудело и рокотало, бомбы и снаряды рвались беспрерывно.
Измученный в боях начальник разведки дивизиона Борис Сурков прилег вздремнуть на дно окопа, на верхнем уступе остался наблюдать лейтенант Бахарь.
Снаряд пробил бруствер и разорвался в ногах у Бахаря. Суркова завалило землей. Одного откапали живого и невредимого, другого здесь же похоронили.
Однажды укрыл я штаб в лесистом овраге. Через поляну от нашего укрытия проходила линия железной дороги. В посадку вдоль дороги танкисты загнали свои Т-34 и, радуясь передышке, занимались хозяйственными делами: кто гремел кувалдой, кто мылся - мелькали голые спины, сушилось бельишко. В общем, мир и покой в танковых войсках, что у них редко случалось.
  Сходил к ним в гости, потолковали о том, о сем и, пока нет самолетов, поспешил к себе в овраг. Там Игитян уже ворчал: встали близко к танкистам, могут бомбить.
На обратном пути от танкистов я заметил, что со стороны переднего края шли еще около десятка танков. Да, пожалуй , Игитян прав. Набьются в посадку - могут бомбить. Но где сейчас нет танков?Пока я так размышлял, танки тихо проурчали мимо нас по верхуоврага, и звук моторов стал удаляться. Но у танкистов в посадке поднялся шум. Я вылез из оврага поглядеть - чего они там всполошились?
Ребята сбрасывали маскировку, прыгали,  кто в чем есть, в люки, потом взревели моторы и танки пошли в тыл.
Что случилось? Почему так спешно? Но спросить было не у кого. Вскоре в стороне, куда умчались танки, послышалась стрельба,поднялись в небо черные султаны дыма - танки горят! Ну, опять началось!
А вечером, разгоряченные, но невредимые, танкисты хохотали над своим переполохом. Произошло же вот что: танки, что прошли мимо нас, оказались немецкими!
Как они сюда попали, рассуждать было некогда, и шутники уверяли,что их командир забрался в танк голым - вот ведь как приспичило!
А результат таков: пристроились немцам в хвост и расстреляли поочередно все машины.
Счастливые после Сталинградской битвы, мы толковали с замполитом Осыкиным:
-Если нас в такой свалке не убило, то теперь нигде не страшно!-
- Всякое бывает! - возражал осторожный Осыкин,- Брыкнет кобыла задом и пиши за упокой!
И был прав. Замполит 2-й батареи, маясь бездельем, нашел неразорвавшийся снаряд. Решил в него пострелять. Издалека не попадал, подошел ближе и попал во взрыватель. Похоронили, как отдавшего жизнь за Родину.
Под Сталинградом я со своей батареей в любом бою что-то значил, и мы могли постоять за себя и других, то на Курской дуге значение имели не батареи, а полки. Конечно, из упорства орудий и батарей слагался успех полков, но когда по полю рыскают 30-40 танков, то и противостоять им должны не менее 20 орудий. Теперь в великом ходу и почете были истребительно-противотанковые полки /ИПТАП /. В одном из таких полков сражался и погиб, командуя батареей, капитан Осыкин.
Если под Сталинградом с утра до вечера в самые напряженные дни нас долбили 6-9 пикировщиков, которые нечем было отогнать, то в Курской битве постоянно грохотало по нескольку сотен бомб из многих десятков ревущих самолетов.
Однажды пригласил НШ дивизионов в штаб полка майор Зейфман,уже не помню, по какому поводу. Штаб полка только переместился и место для работы не успел оборудовать. Мы устроились в ямке на берегу оврага. Внизу от одного ската оврага к другому бегали с лопатами и ординарцами замполит полка майор Верхутин и начальник особого отдела. Они искали укрытие: над головами ходили штук 20 бомбардировщиков.
Майор Зейфман быстро ввел нас в обстановку, поставил задачу и дело, вроде бы, закончил. Дальше начались частные разговоры о делах в дивизионах. Самолеты продолжали тяжело гудеть в небе. Я сказал, что здесь сидеть мне что-то тошно, лучше пойду к шоферам в кукурузу, там хоть выкопаны ровики. Простился и пошел, за мной разошлись остальные.
Не успел дойти до первого окопчика, как бомбардировщики сыпанули бомбы. Досталось всем. У нас был ранен шофер Козлов, хороший деревенский увалень, который славился тем, что умел попадать в самую гущу обозников, и тут начиналось.
Козлов вылезал на подножку "Студера" и с отчаянием орал:
- Кобылы! Кобылы! Расшабу!!-
Это его "расшабу" стало расхожим выражением в дивизионе, и применялось во множестве вариантов и случаев.
Фельдшер Лошенко перевязал бедолагу и погнал машину в медсанбат. Меня снова зачем-то поманил к яме майор Зейфман. После хлопот с раненым мне было не до того, и я не совсем вежливо отмахнулся. Но майор Зейфман был человеком воспитанным /преподавал математику в Одессе /, понимал    мое состояние и подошел сам. Его состояние тоже было не лучшим. Это понятно, под бомбами помаешься - орлом выглядеть не будешь.
Он взволнованно сказал:
-Спасибо тебе!-
-За что? - удивился я.
-Пойдем - покажу! - и подвел к нашей ямке над оврагом.
Бог мой!! По самому центру нашего, с позволения сказать, укрытия зияла воронка от бомбы килограммов на сто!! Задержись мы здесь на 2-3 минуты, и разнесло бы всех в клочья! В этой   воронке всех скопом и закопали бы.
С той поры я в предчувствия немножко верю.
    На формировании перед Курской битвой полк получил машины, но  по каким-то причинам, неведомым мне, лошади в полку остались, и я, с детства имевший привязанность к лошадям, в своих мотаниях между батареями, пользовался отличной лошадью донской породы.
Как-то поскакал я на вторую батарею, опасливо поглядывая на небо. По дороге нагнал штаб полка, который перемещался на новое место.
Не успели переговорить о делах, как в небе появились тяжелые бомбардировщики. В километре стоял на высоте полк МЗА/малокалиберный зенитный,т.е.37-мм автоматических пушек полк/. Зенитки лихорадочно забили по самолетам. Бомбардировщики тяжело и грозно надвигались на нас. Штаб полка распластался по земле, радистки подняли писк, Мы с ординарцем остались  на рвущихся лошадях. Нет, не глупое молодечество, а в таких случаях не знаешь где лучше бомбой может не достанет, а под копытами взбесившихся лошадей погибнешь обязательно.
 Если же бомба грохнет здесь, то... какая разница?
К тому же не Зейфмана же, в самом деле, и не меня на рыжей кобыле послали бомбить такую армаду кораблей? Им цель была определена еще до вылета, и очень важная.
Самолеты высыпали бомбы точно над нашими головами. У меня уже был опыт - с учетом скорости полета самолетов и высоты бомбометания, бомбы пойдут куда-то вперед. И тут стало ясно, что все это чудище смерти с воем неслось на высоту, где стояли зенитки и, захлебываясь, били по самолетам.
Грохот разрывов, черный дым, летящие вверх детали зениток, и среди этого ужаса продолжали стрелять в след медленно уползающим страшилищам, всего две зенитки.
Я был потрясен: на моих глазах был уничтожен полк МЗА, такого за всю войну больше не видел.
Подошел смущенный майор Зейфман, отряхивая песок с гимнастерки, -Радистки говорят, какой ты храбрый, даже с лошади не слез!-
-Скажите им, что у меня от страха ноги отказали! А вообще-то, храбрые - вон на той высоте! И, не дай Бог, девчонки!-
Тогда были полки М3A, укомплектованные девчатами.
Теперь о храбрости. Воевал в нашем дивизионе командир отделения разведки сержант Пугачев. Я хорошо его знал, рядом прошли Сталинград - храбрейший человек!
На окраине какой-то большой деревни, где опасливо притулился штаб дивизиона со всеми хозяйственными звеньями, нас застала бомбежка. Добежать до ровиков мы с Пугачевым не успели и упали в крохотную ложбинку.
Бомбы начали рваться со средины деревни и волной накатывались на нас. Грохот надвигался все ближе и ближе. И по мере приближения разрывов, я все больше сжимался в комок, как бы готовясь принять удар осколка по телу. Мельком глянул на Пугачева - он крепко зажмурил глаза, вцепился руками в траву, тело его вздрагивало.
Наконец, несколько бомб упало перед нашей ложбинкой, следующие должны были быть нашими или перелететь - страшный момент!
Они перелетели и упали возле коновязи. Забились и заржали лошади с перебитыми ногами и распоротыми животами.
Когда поднялись, Пугачев снова сел на землю:
- Думал умру от страха! Ноги не держат - дрожат!-
Нет, к смерти не привыкнешь, и обстрел, и бомбежка - все страшно.Замечу, пусть не создастся впечатление, что немцы только и думали,как бы разбомбить такую важную боевую единицу, как наш штаб дивизиона, заверяю, что в планах немецкого Генштаба мы не значились.
Боевой техники на курских полях было столько, что она заполняла все лесочки, овражки и, к сожалению, деревни. Нам доставалось, как и многим, так - попутно.
Поставили мы как-то батареи на поле за деревней Стрелецкое.
Деревня прямо-таки кишела машинами, обозниками и даже стояли танки / они, думаю, были на ремонте /. Штаб я тоже определил неподалеку от батарей. Замполит дивизиона капитан Игитян удивился:
-Здесь нас видно со всех сторон!-
-Думаешь в деревне лучше? -
Через некоторое время, нацепив на ремень трофейный кортик, отправился в деревню потолкаться среди деревенских молодок. Как говорил Скибицкий, проводить политработу. Я направил с ним фельдшера Лошенко: посмотреть колодцы для набора воды в кухни.
Не прошло и получаса, как в небе появились самолеты и сыпанули на Стрелецкое бомбы. Деревню заволокло дымом. Что там с нашими ходоками? Но вскоре подошли и они: весь в мазуте Игитян и всклоченный, без пилотки Лошенко. Фельдшер тупо смотрел на людей и ничего не слышал. Оказывается, во время бомбежки толстый Игитян втиснулся под танк, а Лошенко упал возле колодца. Бомба вошла точно в колодец, там грохнула, подняв все и вся, оглушила, но не убила. Повезло парню.
А Игитяна под танком заклинило и танкистам пришлось его оттуда выдирать. Не знаю, что там был за танк, куда сумел забиться Игитян, но танкисты выволокли его явно без почтения: от сапог до небритого подбородка мазутом и землей был облеплен наш замполит.
Сейчас много написано в газетах и журналах о танковом сражении,но описано все как-то эдак чистенько- издалека.У командующих фронтами и армиями в описаниях- большой стратегический успех,что совершенно справедливо, у газетчиков сплошное "ура" Каждый видел бой со своего места, и так ценил.
А было тяжело и страшно. Гибли целиком полки и бригады, про танкистов и говорить нечего - в кровавом сражении умирали тысячи людей в страшных муках, сгорая заживо в стальных коробках.
Написано, что Армия Ротмистрова потеряла 60% танков, т.е.  самое малое 300 штук за два-три дня боя. Подсчитали потери в железе, но про людей в этих коробках - обошли стороной.
Помню, рядом с нами хлопотали возле танка четверо молодых ребят,потом - команда и помчались. Пошли шесть танков, я наблюдал за ними в бинокль. Наши знакомцы шли в развернутом строю вторыми слева, икогда шестерка выскочила на бугор, донесся характерный звук выстрела "тигра" - пыж-ж! Второй танк задымился и взорвался, башня отлетела в сторону, а мальчишек, таких как я , не стало. И еще три султана черного дыма поднялись в голубое небо.
Под городом Истрой после войны служил священник, бывший танкист. Он дважды заживо горел в танке и в одну из страшнейших минут дал клятву: если останусь жив , то остаток дней своих посвящу служению Богу. Клятву сдержал, но не знаю, надолго ли хватило ему здоровья после таких передряг.
Недавно /1995г. / смелый тележурналист записал рассказ женщины из деревни с Прохоровского поля, как они собирали с разложившихся и вздувшихся трупов документы и ордена. Собирали прямо в мешки из-под картошки. Там, конечно, были не только танкисты.
Битва на Курской дуге была громадной победой. Здесь сила ломила силу. Но надо всегда помнить какой ценой досталась победа.
Я прошел войну и смею сказать, что людей у нас не жалели. Возмущенные пусть ответят: много ли они помнят случаев, когда действовали с полным обеспечением артиллерией, авиацией, переправочными табельными средствами, много ли у них было танков?
С моей колокольни трудно судить где была нехватка/тогда зачем наступать?/,где была элементарная безграмотность, где боязнь возразить, чтобы не повредить себе. Но с той же колокольни я хорошо видел, как порой не за что не про что гибли люди.
Вспомним штурм высоты, где погиб комбат Сергей Чирыкин. Снарядов полк имел достаточно, а по высоте стреляли только две наших батареи.Остальные семь отдыхали. В результате за одну ночь на склонах высоты полегло четыре роты.
Или ввод в бой под Прохоровкой нашей Армии, за который Маршал Жуков сделал разнос командарму. Комфронтом, видимо, тоже сказано было достаточно резких слов.
Победа на Курской дуге списала многие огрехи, но были eщё бои подо Ржевом, на Малой земле и много других, где люди гибли, пытаясь что-то сделать, но результат был плачевным.
Подо Ржевом десятки лет после войны стояли на бывшей немецкой линии обороны могучие ДОТ-ы, на которые с карабинами шли наши солдаты. На них после войны смотреть было страшно, а не брать в 41-м почти голыми руками.
Пять лет назад были напечатаны воспоминания генерал-майора Севастьянова П.B.-бывшего комиссара 5-й стрелковой дивизии, оборонявшей город Калинин/Тверь/. Журнал "Политическая агитация" Калининского обкома КПСС №9 за май 1990года, /стр.17 и далее/.
 Трудное то было время. Автор вспоминает, как против 12 тысяч немецкой пехоты,150 танков,160 орудий выступила 5-я дивизия, имея 1934 бойца,18 орудий и столько же пулеметов.
На просьбу дать подкрепление генерал Конев ответил:
...-"Я распоряжусь, чтоб вас подкрепили маршевой ротой!"...
"Через час, пишет Севастьянов, действительно пришла маршевая рота,вооруженная учебными винтовками с просверленными казенниками.
Выстрелить из такой винтовки невозможно при самой лютой ненависти к врагу".
Вот так! Не с винтовкой, а с рогатиной, как в древние времена!
Читал о злосчастной маршевой роте и думал: какие же фарисеи толковали нам, что самое ценное в нашем государстве - это люди. В грош ломанный не ставилась жизнь человеческая.
Я уже говорил, что постоянно держался в центре расположения огневых позиций. Это было удобно на случай всяких перемещений, когда командиры батарей перемещали НП, а я, тем временем, выводил огневые взвода на новые ОП. Конечно, такие перемещения должны были делать старшие на батареях, но они у нас были из сержантского состава и водить батареи по карте да еще, как правило, ночью они не могли.
У меня был случаи под Сталинградом, когда мой старший на батарее, взамен того, чтобы проехать 4км и встретиться со мной, заблудился в степи/дело было ночью/, и пока не прокатил 18км до Волги, не понял, где он находится. С той поры батарею перемещал сам.
Где-то под Яковлево приказал мне Командующий артиллерией дивизии /бывший наш командир полка /прибыть к нему на высоту такую-то с батареей. Я забрал родную 1-ю, и понеслись. Издалека увидел с подножки "студера" нашего полковника Смирнова возле блиндажа, а ко мне спиной, спустив ноги в ровик, сидел еще кто-то и оба спокойно беседовали, точно не было кругом войны.
Оказалось, сидел генерал Родимцев, это был его КП. Задачу долго получать не пришлось: в километре от КП штук 15 немецких танков вольно разъезжали по нашим боевым порядкам. Мною как-то было сказано, что не надо думать, что на весь фронт ты один стоишь против танков, тем более на Курской дуге, где артиллерии было много. Но пока огонь организуется, пока то да се, эти танки свободно могли прикатить к блиндажу Родимцева. Видимо, для прикрытия нас и вызвали.
Дело для батареи рядовое, но огневики, наверное, и внукам рассказывали, как им довелось стрелять при самом генерале Родимцеве. Загрохотала батарея, открыли огонь и другие. Один танк загорелся, остальные развернулись и ушли.
Второй раз пришлось иметь дело с танками, когда немцы нанесли контрудар под Богодуховым.
Пехота откатилась, а первая батарея не успела отойти и осталась между нашими и немцами. Командир батареи оказался где-то вместе с пехотой. Штаб дивизиона, как всегда, был неподалеку. Я прибежал на батарею. Танки шли по дороге и я их хорошо видел через посевы кукурузы, встав на кабинку тягача. Этот кукурузный заслон мешал нам стрелять прямой наводкой. Следовало немедленно отводить орудия в боевые порядки отошедшей пехоты.
Два тягача мчались к нам из укрытия и были подбиты немцами. Дело усложнялось. Чтобы выиграть время и хоть как-то задержать танки, чтобы не выскочили прямо на огневую, открыли огонь бронебойными наугад через кукурузу. Пусть знают - мы их видим.
И точно, немцы остановились, потом свернули в кукурузу. Но как же я был удивлен, когда увидел над кукурузой голову немца с биноклем. Он, как и я, встал на танк и высматривал наши орудия.
Тем временем, уцелевшими тягачами отправил два орудия в тыл со старшим на батарее младшим лейтенантом Киреевым, тем самым, что будучи еще старшим сержантом, катался с орудиями до самой Волги под Сталинградом. Сам остался со своими любимыми командирами орудий - пожилым и рассудительным Григорием Шугайловым и молодым красавцем из наводчиков Сашей Новиковым. Они, как и Киреев, были гордостью батареи. Впрочем, на других батарейцев грех было бы жаловаться, - лихие ребята! Могу с гордостью сказать, что казаков знаю не понаслышке, сам командовал ими. Но впрочем, я отвлекся.
Тягачи приказал Кирееву немедленно вернуть.
Но не всегда дела делаются так быстро, как хотелось бы.
Танкисты начали бить по нашим огневым, но тоже почти вслепую, под корректировку с башни. Прямой наводкой они разнесли бы нас первыми выстрелами. Пока же летели по сторонам щепки от пустых ящиков,сложенных в сторонке для отправки. Тягачи не показывались.
Выручили самоходчики. Из леса выползла могучая ИС-152, рядом шагал ее командир. Обстановка и наше положение ему были понятны.
-   Отходи! Прикрою! - крикнул он.
Легко сказать, тягачей-то не было. Начали катить вручную, но по пашне мало что получалось: расчеты были неполные, сил не хватало и мы встали.
Тем временем, самоходчик навел орудие под ноги немецкому корректировщику и дал выстрел. Мощный 152-мм снаряд угодил по башне, и
снес ее вместе с наблюдателем.
Немцы затаились. Что такое ИС-152 они знали отлично, и нарываться на нее боялись. К тому же не знали, сколько их стоит за кукурузой,-        Ну что торчишь?! Отходи!! - с раздражением
повторил самоходчик. Не мог же он караулить нас до вечера.
-Не на чем! Видишь, тягачи разбиты! -
-Давай зацеплю самоходкой!-
Но тут выскочили из-за леса наши машины, и от сердца отлегло. Штабистов своих отыскал неподалеку от вытащенных орудий под суслонами пшеницы. Они убежали из лесочка позади огневой, как только снаряды немецких танков начали рваться над их головами.
- Начальник!- покаянно вопил писарь Курилов, - Все бросил! Убежал! Я что? Комиссар дал деру, я за ним!-
Когда немцев отогнали, Курилов понесся в лес. Овраг белел от наших никому не нужных бумажек.
-Быстро собирай свой мусор! Чтоб ни одна душа не видела!-
Иван Маркович лучше меня понимал и знал жизнь - начальник особого отдела шпиона не поймает: ума не хватит, но своего закопает запросто.
В политдонесение на этот раз мы с Куриловым не попали.
Я рассказываю об артиллерийских делах,но бои вели не только пушки да танки.
Мало довелось видеть наших летчиков в прошлые дни войны, их вроде бы и не было. Не от хорошей жизни сам принялся стрелять из винтовки по "раме"- немецкому корректировщику, но на Курской дуге я был потрясен их делами.
Однажды наблюдал действия полевого аэродрома. Посреди грохота боя истребители садились, заправлялись, их долбили сверху, но они взлетали снова и тут же вступали в бой. Вот такая шла круговерть. Кто-то падал, кто-то побеждал. Летчики пытались отбиться от мессеров, блокировавших аэродром.
Страшный и гордый шел бой. Не могу оценить с тактической целесообразности устраивать полевой аэродром в гуще боя полевых войск,
но дрались здорово.
Я понимал, что если ранят кого на земле, то его подберут, перевяжут, отправят в медсанбат. Но летчик, чуть потеряв способность управлять самолетом, обязательно врежется в землю. Парашют в таких случаях не всегда помощник, поверьте, как ветерану воздушно-десантных войск, мне на слово.
Два ИЛ-а возвращались на аэродром, их клевали сверху мессера. Самолеты задымили, пробовали дотянуть до земли, огонь уже достиг кабин. Это было видно с земли. Жутко было видеть, как на твоих глазах горят заживо люди, но ты ничем не можешь помочь.
Все четыре летчика выбросились на парашютах. Но на такой высоте парашют разве успеет раскрыться? Все четверо врезались в землю.
Когда я подскакал к месту падения летчиков, то увидел распластанные тела с обгорелой кожей на лицах и руках - боролись до последнего. Среди документов запомнился снимок командира эскадрильи с женой и двумя девочками . Все улыбались. Горько было думать, что в этот страшный миг жена стала вдовою, а девочки сиротами. Их отец лежал на горячей земле - изломанный, бездыханный и дымился.
Потери не миновали и наш дивизион. Танки вышли на третью гаубичную батарею. Гаубица не пушка - пока ее зарядишь да наведешь, танк сделает по тебе три выстрела. Погибли четыре солдата и старший на батарее.
В кромешной тьме южной ночи начальник разведки дивизиона,старший лейтенант Борис Сурков, пошел на КП командира батальона.
Шагать было метров 200, там находились его разведчики, и он с собой никого не взял. В батальон не пришел, назад не вернулся. Лишь под утро нашли его у стены сарая с перебитыми руками - истек кровью. Лежал и улыбался. Кто знает, какие видения посещают в последний миг умирающего?
Ваня Пугачев с разведчиками несли на плащ-палатке своего командира и не скрывали слез. Они вместе прошли Сталинградские горькие дни...
Пугачев/он был сирота/, написал письмо матери Суркова, рассказал, как вместе воевали. Так письмо за письмом, и мать Суркова предложила Ивану быть ей за сына, вместе с оставшимся младшим, прокоторого Борис говорил: - "Этому не воевать, еще глупой!"-
Трудно пришлось нашей дивизии в боях по уничтожению немецкой группировки в районе Томаровки и Борисовки и при отражении контрудара на Богодухов лучших дивизий Вермахта "Великая Германия","Рейх","Мертвая голова".
Получилось так, что я снова/без малого/ вернулся в те места,где начинал в мае 42года. Маслова Пристань находится южнее 14км от Белгорода, а Томаровка 20км западнее города. В общем, километров 35 от Томаровки начинал я свой труднейший путь/из-под Корочи/ вывода людей из окружения в тот памятный июль. Страшнее дни были, а труднее - нет!
Дальше наш путь лежал на Полтаву.
Замелькали на карте знакомые с детства названия - Диканька, Решетиловка. Велико желание завернуть туда, но как это сделать?
Война не экскурсия, хотя за годы войны посмотрел землю от Красноярска на могучем и суровом Енисее до Праги на тихой Влтаве.
Подходы к Полтаве прикрывала река Ворскла с ровной, как доска,поймой.
Наш командарм вспоминал, что когда И.С.Конев осмотрел подступык городу, то сказал: "Местность никудышная, но здесь форсировали реку в 1709году солдаты Петра, пройдем и мы!"
Славно сказано, и параллель с Петром запечатлел. Только при Петре ружья стреляли на 100 шагов, а сейчас пока пройдешь этот проклятый километр под пулеметами - что станет с пехотой?
Наступление на город, конечно, застопорилось.
Но Комфронта Конев умел "подбодрить" подчиненных: подлетел на броневике к артиллеристам /не к передней цепи пехоты, которая головы поднять не могла под пулеметами/, взял за пуговицу командира полка:
- Предатель! Видишь, Полтава горит?! Взять ее!-
Начали катить пушки. Стрелять, конечно, перестали. Но разве полком брать город? Да еще артиллерийским.
Только силами двух корпусов нашей армии да еще несколькими дивизиями 53 Армии к утру 23 сентября взяли Полтаву.
Наша 97-я гв. СД получила наименование "Полтавская". Звучит гордо, ничего не скажешь. А что командира полка назвал предателем - подумаешь!
Припугнул барин раба да и забыл. Вот только забыл ли раб ?!...
Помню, брали город Штреллен. Частная малозначительная операция.
Но дело-то все было в том, что город мы взяли, да потом сдали,
потеряв матчасть целого артполка, и оставив раненых.
От Верховного такое не скроешь, видимо, был нагоняй. Теперь мы городбрали обратно. Комфронта прибыл лично.
Поднялся на чердак, где стояли стереотрубы и находились начальники, коим положено было быть.
- Ишь сколько генералов набилось! Здесь одного умного полковника достаточно! - были его первые слова после доклада генерала Жадова. И говорил это тем генералам, с которыми прошел войну, которые добывали фронту славу своими умом и храбростью.
И третий раз меня нанесло на Конева И.С. при прорыве на реке Нейсе.
Местность там лесистая, с наземных пунктов наблюдать невозможно, потому начальники всех степеней устроили наблюдательные пункты на высоких старых соснах. Неподалеку от самой реки стоял завод с громадной трубой, наверное, метров 80 высотой. Многие артиллеристы по внутренним лестницам забрались наверх трубы,где была хорошая деревянная площадка. Накануне генерал Полуэктовкомандующий артиллерией армии, его адъютант и я, как помощник начальника оперативного отделения, лазали на эту трубу. Адъютант добрался до половины и там встал, мы добрались до верха.
Первое, что меня удивило, труба ходила вправо и влево не менее,как на метр, второе - обилие на трубе знакомых артиллеристов. Ивообще, впервые в жизни смотрел на цели с высоты птичьего полета.
На другой день я снова оказался возле трубы, но не полез, т.к. туда стал забираться командир артиллерийского корпуса генерал Корольков со своими офицерами. Генерал был тучен, видимо сердечник, и быстро подняться не мог. Я отогнал машину в сторонку и стал ждать его спуска.
Неожиданно для меня к трубе подъехали бронемашины и виллисы Маршала Конева. Узнав, что на трубе Корольков, потребовал его вниз. Я, конечно, от греха подальше отошел за скопище машин.
Грузный Корольков быстро спуститься не мог, а когда появился перед Маршалом в поту и пыли, то Конев накинулся на него с разносом. Воспитанный и выдержанный Корольков долго молча слушал, отирая пот, но когда Конев выпалил, что не дело командира корпуса лазать по трубам, Корольков с достоинством ответил, намекая на  Суворова: - Потребуется - и петухом закукарекаешь! -
 Прошло много времени. Хрущев Н.С. встал у руля громадного государства. Талантов же, образованности и опыта работы без "руководства сверху", без "указаний вождя" - не имел.
В таких случаях убирают умных и оставляют возле себя угодников и подхалимов. Дошла очередь до умного и независимого Маршала Жукова Г.К. Но не Хрущеву же было "изобличать" в мифических грехах полководца?! Получился бы смех один!
Выступил вперед Маршал Конев И.С., которого Жуков Г.К. в горячем41-м году спас от расстрела, и в угоду Хрущеву "разоблачил"...
Впрочем, не один он тогда лил грязь на Маршала Жукова.
Потом, незадолго до смерти, как сообщалось в печати, Конев приезжал  к Жукову с покаянием, просил прощения.
Великие они великодушны - простил.
От Полтавы к Днепру нас гнали рысью. Желание высокого начальства было понятно: форсировать Днепр сходу.
Но Днепр не Ворскла. Тылы растянулись, пехота полегла до Днепра, табельных переправочных средств я не видел за всю войну - всегда на проклятых "подручных средствах" На Днепре наша дивизия погубила четыре сотни людей, сделать ничего не смогла. Да и мыслимо ли наступать, имея на орудие по 12снарядов /к сведению, один боекомплект составляет 140 снарядов./?
Все помнят злосчастный остров "каска" под Кременчугом. На мокром песке остались лежать ребята, которых смерть обошла под Сталинградом, не тронула на Курской дуге, а тут...
Ванька Аринин, командир третьей батареи, с которым мы вместе коченели в снегах приволжской степи, лежал с перебитыми ногами и просил добить.
Погиб мой связист Макушин, это тот, который в Сталинграде отвечал "чаво табе". Сразило его осколком на своём берегу. Все командиры батарей, и до меня и после, помнили, что у него шестеро детей и в пекло не брали.
Что не говори, а судьба злодейка! И бывают везучий и невезучий, это точно. Не случайно Наполеон при назначении спрашивал: "А везуч ли этот генерал?". У него опыт был.
И пришлось нашей Армии скромненько шагать на чужую переправу к селу Мишурин Рог. Здесь 37 Армия форсировала-таки Днепр и заняла плацдарм.
Так начались бои на Правобережной Украине.

к содержанию
главная страница