Александров Николай Тимофеевич

Старший сержант АЛЕКСАНДРОВ Николай Тимофеевич, родился 9 де­кабря 1925г., уроженец дер. Нарачино Бологовского района Тверской области. Образование 4 класса. Призван воен­ным комиссариатом г.Бологое 9.01.1943 г. и направлен для прохождения службы в в/ч I96I2 на должность курсанта учебно­го подразделения. В августе 1943г. направлен в в/ч 35758 4 танковой Кантемировской дивизии. Уволен в октябре 1948г. Осужден военным трибуналом к 15 годам лишения свободы с ли­шением звания и всех наград. Восстановлен в звании Героя Советского Союза в 1995г. Впервые был представлен к присвоению звания Героя Совет­ского Союза 10 апреля 1945г. Описание его подвига опубли­ковано в статье "Гори, гори моя звезда" газеты Красная Зве­зда от 15 февраля 1996 года.

Герой Советского Союза АЛЕКСАНДРОВ Н.Т. умер 22.07.2001 г. Похоронен на кладбище пос. Выползово Бологовского района Тверской области. Его именем названа одна из улиц ЗАТО Озер­ный Бологовского района. Проживал по адресу: I7I090. Твер­ская область, ЗАТО Озерный, пер. Южный (ныне Александрова) д.7 кв.2. По этому адресу проживает его жена АЛЕКСАНДРОВА Анна Васильевна.

«Гори, гори, моя звезда...»

ДАВНО любил этот старинный русский романс, но никогда не ду­мал, что у его возвышенной небес­ной печали может вдруг оказаться и вполне земное, житейское про­чтение...

НИКОЛАЙ ТИМОФЕЕВИЧ АЛЕКСАНДРОВ ходит сегодня трудно - ноги болят. Промочил их когда-то, проморозил, изно­сил, что называется, до костей. Сперва-то отошли было, но, если человеку семьдесят, все прежние болячки, как домой, к нему возвращаются. Посмо­тришь, когда он в рубашке и теп­лых носках сидит на диване под цветной фотографией внучки, -дед дедом. Но стоит ему надеть на худые, как из дерева, плечи новый пиджак с геройской Звез­дой, под кустистыми бровями загорается пламя. Упрямое, острое, резко контрастирующее с радушной улыбкой жены Анны Васильевны.

Крестьянский сын из тверской деревни Нарачино, на войну Ни­колай Тимофеевич попал в ян­варе 1943-го в возрасте всего лишь семнадцати лет. Маль­чишкой в сущности, подростком с ломающимся голосом - се­годня трудно и представить, что такие уже воевали. Теперь ведь и за двадцать перевалив, некото­рые наши недоросли за мамины юбки держатся. А то - война.

Попал в танкисты. Подучился, стал наводчиком орудия на Т-34 - и на фронт. В первых же боях - а шли они за Киев - был ранен. И вместе с вражеским металлом, прокусившим тело, получил и благородный металл - самую любимую солдатами медаль «За отвагу». А дальше проехал на гу­сеничной тяге всю Украину, за­рубежную нынче державу, с ко­торой флот делим. Не с попут­ным ветерком проехал, а со встречным, с тем, что при случае не только тело, но и броню про­бивает навылет. «Шесть танков подо мной сгорело, а я жив остался, - с каким-то недоуме­нием вспоминает Николай Ти­мофеевич. - Но уж и в госпита­лях повалялся вдоволь, даже По­беду на госпитальной койке встретил...»

В январе 45-го на повестку войны встал Берлин. Противник то и дело контратаковал, стара­ясь сдержать наступательный порыв атакующих русских ар­мий. 16 января танковому взводу, где служил Александров, поставили задачу воспрепят­ствовать подходу вражеских подкреплений. Был хутор, фоль­варк, дорога, стриженые де­ревья. Чуть поодаль - лесопо­лоса. У дороги заняли позицию. Там и приняли бой, для многих танкистов ставший последним.

Просочившаяся в хутор не­мецкая пехота подожгла два танка фаустпатронами. Третий -его танк - проскочил к лесопо­лосе, где наблюдалось скопле­ние противника, но скоро тоже получил термитный снаряд в башню и загорелся. Когда Алек­сандров очнулся, контуженный ударной волной, он увидел, что в экипаже все погибли и пламя подбирается к боеприпасам. Ему удалось сбить пламя. Потом, за­дыхаясь в чаду, он развернул уцелевший пулемет в сторону противника и вновь открыл огонь, хорошо понимая, что сле­дующий снаряд неподвижный танк поразит легко. Но, видимо, судьба решила иначе или фауст­патроны у немцев кончились. И контуженый наводчик продер­жался один, отбивая атаки более часа, пока не подошли на вы­ручку свои.

Девятнадцать лет ему было, всего девятнадцать, когда 11 апреля 1945 года газеты напеча­тали указ о присвоении наиболее отличившимся воинам звания Героя Советского Союза. Ше­стым в поименном списке зна­чился он. Александров Николай Тимофеевич.

«Формулировка Указов Прези­диума Верховного Совета неиз­менна: «За образцовое выполне­ние боевых заданий на фронте борьбы с немецкими захватчи­ками и проявленные при этом отвагу и геройство», - писала, комментируя этот указ, наша «Красная звезда», - но кто не знает, какие бури таятся за скромными этими строками, сколько жарких боев за ними, полных высочайшего драмати­ческого напряжения, сколько беспримерных немеркнущих ратных подвигов...»

Запомним это слово: «немерк­нущих».

Пролистаем, как листают страницы, три быстротечных года. Те, кому довелось поды­шать воздухом Победы, знают цену этим годам. В последний раз выйдя из госпиталя, сержант - уже! - Александров продо­лжает службу в прославленной Кантемировской дивизии. В марте 46-го с группой других на­гражденных его приглашают в Кремль, где Отто Куусинен вру­чает Герою Золотую Звезду и ор­ден Ленина. Он съездил в отпуск в родную деревню: высокий, ладный, с боевыми наградами на гимнастерке, ловя на себе восхи­щенные взгляды девчат и не ус­певших повоевать мальчишек...

Вернулся в Наро-Фоминск. Служил рядом с ним и его зем­ляк, лейтенант медицинской службы Федоров из той же де­ревни родом. Приятелями были: разница в возрасте невелика, да и повоевали оба. И поделился од­нажды Федоров такой с ним про­блемой: в городе офицерам по ночам ходить стало страшно, банды орудуют, стреляют, а за­щититься нечем - оружия нет. На фронте к оружию привыкли: и свое, штатное, было, и трофей­ное не переводилось. А теперь штатное - в части, трофейное - приказали сдать. А бандиты воо­ружены. Александров - Герой, ему море по колено, и к оружей­ному складу причастность имел. Вот он и ляпнул: «Достану!» И прихватил однажды со склада для земляка и его товарищей че­тыре трофейных ствола. Думал, пустяки, не заметят - трофей­ного оружия-то горы. Пропажу, однако, заметили. И тут же учи­нили розыск. Только теперь и со­образил Николай Тимофеевич, какого свалял дурака. Стволы он Федорову и передавать не стал - выбросил их в Нару. Но особый отдел раскрутил расследование на полную катушку, и в содеян­ном пришлось признаться.

Я ничуть не оправдываю по­ступка Николая Тимофеевича, да и сам он ни тогда, ни сейчас его не оправдывал: виноват. За­мечу лишь, что у фронтовиков к трофейному оружию было осо­бое отношение, и сдавали его, несмотря на приказ, далеко не все. По своему отцу помню и то­варищам его - фронтовикам: у каждого почти припрятано было что-то «на всякий случай». Так что нынешние уголовные мерки тут не годны - другая была си­туация.

Но война уже кончилась, и вла­сти стремились скорее пресечь и выбить в сделавшем свое исто­рическое дело поколении фрон­товиков эйфорию вседозволен­ности. Это только для красного словца говорят, что победите­лей не судят. У нас судят, да еще как! Героя Советского Союза Александрова наказали за его ду­рацкий проступок не просто строго - чудовищно. Ему инкри­минировали создание террори­стической организации и дали пятнадцать лет лагерей. По­путно, как нечто само собой разу­меющееся, лишив всех званий и наград. Такое, наверное, могло случиться только у нас: был Ге­рой - нет Героя. Как будто свер­шенные человеком подвиги воз­можно в случае надобности зад­ним числом отменить...

И началась новая эпоха в жизни Николая Тимофеевича, куда более жестокая и неправед­ная, чем война. Там хоть на душе было чисто: с одной стороны - враги, с другой - мы и за плечами - Родина. И вдруг Родина начи­нает считать врагом тебя самого, проливавшего за нее кровь и не сделавшего ей, в сущности, ни­чего плохого. А тебе ведь всего двадцать два, еще и не жил, не гулял, не целовался - только вое­вал, и как тут не сломаться, не дать ожесточиться сердцу?!

Потом был тесный, зашторен­ный решеткой вагон, и все, как в печальной зековской песне: Ванинский порт, холодные, мрач­ные трюмы, изнуряющая качка, Магадан, невероятной силы мо­розы, золотодобывающий при­иск на Колыме с оскорбитель­ным названием «Бодрый». Кайло. Тачка. Шахта. Животная усталость к концу дня. Невыпол­нимые поначалу нормы. И в каж­дой выданной «на-гора» тачке добытой породы - крупица буду­щего стратегического золотого запаса великой державы, ма­ленькая частица тех золотых звезд, которыми будут увенчаны новые простодушные герои...

Только сейчас, дойдя до этого места своего повествования, я, наконец, понял, кого мне Нико­лай Тимофеевич портретно на­поминает. Варлама Шаламова. Самого честного и талантливого из всех, кто писал про колым­ские лагеря. Несломленного, не шедшего ни на какие компро­миссы, не согласившегося изменить правде ни за какие подачки и умершего в подмосковной бо­гадельне с десяток лет назад. Те же тяжелые мосластые - руки, плотно сжатые губы, непрони­цаемый взгляд. Я тут же взял с полки его «Колымскую тет­радь», изданные заметки и письма. Вот несколько бытовых картин, воссоздающих обста­новку, в которой волею судьбы очутился наш герой:

«Белая, чуть синеватая мгла шестидесятиградусной ночи, ор­кестр серебряных труб, игра­щий туш перед мертвым строем арестантов. Желтый свет огром­ных, тонущих в белой мгле бен­зиновых факелов. Читают спи­ски расстрелянных за невыпол­нение нормы...»

«Свитер шерстяной, домашний часто лежит на лавке и шевелится - так много в нем вшей...»

«Возвращение в «зону», где на обязательной арке над воротами по-фронтовому выведена пред­писанная приказами надпись: «Труд есть дело чести, дело славы, дело доблести и герой­ства...»

И - уголовники, «которых представители государства при­зывали помочь уничтожать «вра­гов народа»...

Уголовники, негласно подчи­нившие себе всю внутреннюю жизнь «зоны», больше всего ненавидели именно фронтовиков, не сломившихся, не желавших пресмыкаться перед всякой мразью. Но силы, как правило, были неравными. На «Бодром» через некоторое время для мыкающих каждый свое горе фронтовиков сложилась обстановка критическая: их небольшой группе, куда входил и Александров, грозила поголовная смерть от бандитской заточки или ножа. Тогда они решились на побег. Два с лишним месяца бродили голодные по тайге, пока не вернулись обратно. Уголовников за это время уже убрали, а всем вернувшимся добавили по пять лет лагерного срока...

Потом были Якутия, море Лаптевых, перегрузка на баржи пришедших по Северному мор­скому пути пароходов. Потом - Верхоянск. Оттуда-то по совету товарищей и написал бывший геройский танкист письмо своим сослуживцам в Кантеми­ровскую дивизию и другое письмо - бывшему фронтовому командиру корпуса, а в то время уже депутату Верховного Совета и маршалу бронетанковых войск Павлу Павловичу Полубоярову. С просьбой помочь пересмо­треть наконец его дело, разо­браться - ведь за проступок свой он давно уже отработал с лих­вой.

Быстро письма пишутся, а дело медленно делается, осо­бенно такое дело. Но ходатай­ства кантемировцев и Полубоярова возымели -таки свое дей­ствие, и примерно через год, от­трубив в общей сложности в ла­герях шестнадцать лет и два ме­сяца, вернулся Николай Тимо­феевич в тверские места. Не фронтовиком уже, не геройским молодым парнем, а худым соро­калетним почти мужиком, над которым витало пугающее слово «сидел», молчуном таким, что за день слова не вытащишь.

И если вернуться в родные ме­ста было теперь вроде и не­сложно - вернуться в жизнь, на­стоящую, полноценную, новую уже жизнь, бывшему Герою и зеку оказалось куда сложнее. Впрочем, бывшим Героем Алек­сандров себя не считал, хорошо понимая, что не бывает героев бывших. Он и жене потом ска­жет: «Если вернуть не успею, когда помру - повесь на памят­ник фотографию со звездой...»

А с женой вот как вышло. Жил Николай Тимофеевич у своей сестры в деревне Выползово Бологовского района, А по соседству жила Анна Васильевна, еле пере­биваясь одна с тремя малыми детьми. И ожило так и не оже­сточившееся русское сердце: стала Анна Васильевна его пер­вой и единственной любовью, а дети ее - его детьми. Поднимал он их, как отец, на ноги, зараба­тывая, где придется: рабочим в лесхозе или на пилораме, слеса­рем, плотником, кочегаром. За ветерана войны его местные вла­сти не считали, и не имел он от них никаких, даже малых, поло­женных ему по чести и совести льгот. Но с некоторых пор начал писать письма верховным вла­стям с просьбой возвратить ему геройское звание и положенные фронтовику права. А властям у нас вечно некогда - то хоронят вождей, то перестройку затеют, то переворот - до простого ли че­ловека? Вот и жили Алексан­дровы трудно, бедно, безде­нежно, но детей в люди вывели.

А потом пришло нежданное уже правительственное письмо. В нем сообщалось, что Указом Президента Российской Федера­ции от 1 ноября1994 года года Алек­сандров Николай Тимофеевич восстанавливается в правах на звание Героя Советского Союза и ему пересылаются орден Ле­нина и медаль «Золотая Звезда» с соответствующими докумен­тами. Так он второй раз возвра­тился с войны...

...МЫ ЗАШЛИ к ним вечером, в пору тихого снегопада. Сопро­вождавший меня офицер при­хватил с собой коробку конфет. Анна Васильевна немедленно организовала самовар, поста­вила на стол пирог с клюквой. Я спросил, как они живут, и услы­шал в ответ, что хорошо, даже очень хорошо живут. Приезжав­шие в отпуска взрослые уже дети провели в дом воду, под­ключили его к паровому отопле­нию, соорудили ванну, привезли чернозема на огород. И пенсия теперь приличная. Хорошо, мол, живут, всего хватает, только вот здоровья обоим недостает.

Я попросил Анну Васильевну и Николая Тимофеевича сфото­графироваться вместе. Он на­глухо застегнул ворот клетчатой рубашки и достал из шкафа па­радный пиджак...

Как много у нас было напи­сано о русском характере, поду­малось мне, а вот он сейчас весь передо мной, воплощенный в жизни человеческой. Все в нем - и патриотизм, и отвага, и ли­хость, и, случается, глупость не­сусветная, и стойкость, и терпе­ние, и сердечная доброта, и тот несгибаемый стержень внутри, который не позволяет человеку кланяться любым, даже самым лихим обстоятельствам.

А старики суетились, двигали стулья, прихорашивались перед объективом. И когда фотограф нажал на вспышку, ярким отра­женным лучом ударила в лицо Золотая Звезда с его пиджака. Его падучая, его путеводная Звезда...

к оглавлению

build_links(); ?>