Александров Николай Тимофеевич
Старший сержант АЛЕКСАНДРОВ Николай Тимофеевич, родился 9 декабря 1925г., уроженец дер. Нарачино Бологовского района Тверской области. Образование 4 класса. Призван военным комиссариатом г.Бологое 9.01.1943 г. и направлен для прохождения службы в в/ч I96I2 на должность курсанта учебного подразделения. В августе 1943г. направлен в в/ч 35758 4 танковой Кантемировской дивизии. Уволен в октябре 1948г. Осужден военным трибуналом к 15 годам лишения свободы с лишением звания и всех наград. Восстановлен в звании Героя Советского Союза в 1995г. Впервые был представлен к присвоению звания Героя Советского Союза 10 апреля 1945г. Описание его подвига опубликовано в статье "Гори, гори моя звезда" газеты Красная Звезда от 15 февраля 1996 года. Герой Советского Союза АЛЕКСАНДРОВ Н.Т. умер 22.07.2001 г. Похоронен на кладбище пос. Выползово Бологовского района Тверской области. Его именем названа одна из улиц ЗАТО Озерный Бологовского района. Проживал по адресу: I7I090. Тверская область, ЗАТО Озерный, пер. Южный (ныне Александрова) д.7 кв.2. По этому адресу проживает его жена АЛЕКСАНДРОВА Анна Васильевна.
«Гори, гори, моя звезда...»
ДАВНО любил этот старинный русский романс, но никогда не думал, что у его возвышенной небесной печали может вдруг оказаться и вполне земное, житейское прочтение...
НИКОЛАЙ ТИМОФЕЕВИЧ АЛЕКСАНДРОВ ходит сегодня трудно - ноги болят. Промочил их когда-то, проморозил, износил, что называется, до костей. Сперва-то отошли было, но, если человеку семьдесят, все прежние болячки, как домой, к нему возвращаются. Посмотришь, когда он в рубашке и теплых носках сидит на диване под цветной фотографией внучки, -дед дедом. Но стоит ему надеть на худые, как из дерева, плечи новый пиджак с геройской Звездой, под кустистыми бровями загорается пламя. Упрямое, острое, резко контрастирующее с радушной улыбкой жены Анны Васильевны. Крестьянский сын из тверской деревни Нарачино, на войну Николай Тимофеевич попал в январе 1943-го в возрасте всего лишь семнадцати лет. Мальчишкой в сущности, подростком с ломающимся голосом - сегодня трудно и представить, что такие уже воевали. Теперь ведь и за двадцать перевалив, некоторые наши недоросли за мамины юбки держатся. А то - война. Попал в танкисты. Подучился, стал наводчиком орудия на Т-34 - и на фронт. В первых же боях - а шли они за Киев - был ранен. И вместе с вражеским металлом, прокусившим тело, получил и благородный металл - самую любимую солдатами медаль «За отвагу». А дальше проехал на гусеничной тяге всю Украину, зарубежную нынче державу, с которой флот делим. Не с попутным ветерком проехал, а со встречным, с тем, что при случае не только тело, но и броню пробивает навылет. «Шесть танков подо мной сгорело, а я жив остался, - с каким-то недоумением вспоминает Николай Тимофеевич. - Но уж и в госпиталях повалялся вдоволь, даже Победу на госпитальной койке встретил...» В январе 45-го на повестку войны встал Берлин. Противник то и дело контратаковал, стараясь сдержать наступательный порыв атакующих русских армий. 16 января танковому взводу, где служил Александров, поставили задачу воспрепятствовать подходу вражеских подкреплений. Был хутор, фольварк, дорога, стриженые деревья. Чуть поодаль - лесополоса. У дороги заняли позицию. Там и приняли бой, для многих танкистов ставший последним. Просочившаяся в хутор немецкая пехота подожгла два танка фаустпатронами. Третий -его танк - проскочил к лесополосе, где наблюдалось скопление противника, но скоро тоже получил термитный снаряд в башню и загорелся. Когда Александров очнулся, контуженный ударной волной, он увидел, что в экипаже все погибли и пламя подбирается к боеприпасам. Ему удалось сбить пламя. Потом, задыхаясь в чаду, он развернул уцелевший пулемет в сторону противника и вновь открыл огонь, хорошо понимая, что следующий снаряд неподвижный танк поразит легко. Но, видимо, судьба решила иначе или фаустпатроны у немцев кончились. И контуженый наводчик продержался один, отбивая атаки более часа, пока не подошли на выручку свои. Девятнадцать лет ему было, всего девятнадцать, когда 11 апреля 1945 года газеты напечатали указ о присвоении наиболее отличившимся воинам звания Героя Советского Союза. Шестым в поименном списке значился он. Александров Николай Тимофеевич. «Формулировка Указов Президиума Верховного Совета неизменна: «За образцовое выполнение боевых заданий на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом отвагу и геройство», - писала, комментируя этот указ, наша «Красная звезда», - но кто не знает, какие бури таятся за скромными этими строками, сколько жарких боев за ними, полных высочайшего драматического напряжения, сколько беспримерных немеркнущих ратных подвигов...» Запомним это слово: «немеркнущих». Пролистаем, как листают страницы, три быстротечных года. Те, кому довелось подышать воздухом Победы, знают цену этим годам. В последний раз выйдя из госпиталя, сержант - уже! - Александров продолжает службу в прославленной Кантемировской дивизии. В марте 46-го с группой других награжденных его приглашают в Кремль, где Отто Куусинен вручает Герою Золотую Звезду и орден Ленина. Он съездил в отпуск в родную деревню: высокий, ладный, с боевыми наградами на гимнастерке, ловя на себе восхищенные взгляды девчат и не успевших повоевать мальчишек... Вернулся в Наро-Фоминск. Служил рядом с ним и его земляк, лейтенант медицинской службы Федоров из той же деревни родом. Приятелями были: разница в возрасте невелика, да и повоевали оба. И поделился однажды Федоров такой с ним проблемой: в городе офицерам по ночам ходить стало страшно, банды орудуют, стреляют, а защититься нечем - оружия нет. На фронте к оружию привыкли: и свое, штатное, было, и трофейное не переводилось. А теперь штатное - в части, трофейное - приказали сдать. А бандиты вооружены. Александров - Герой, ему море по колено, и к оружейному складу причастность имел. Вот он и ляпнул: «Достану!» И прихватил однажды со склада для земляка и его товарищей четыре трофейных ствола. Думал, пустяки, не заметят - трофейного оружия-то горы. Пропажу, однако, заметили. И тут же учинили розыск. Только теперь и сообразил Николай Тимофеевич, какого свалял дурака. Стволы он Федорову и передавать не стал - выбросил их в Нару. Но особый отдел раскрутил расследование на полную катушку, и в содеянном пришлось признаться. Я ничуть не оправдываю поступка Николая Тимофеевича, да и сам он ни тогда, ни сейчас его не оправдывал: виноват. Замечу лишь, что у фронтовиков к трофейному оружию было особое отношение, и сдавали его, несмотря на приказ, далеко не все. По своему отцу помню и товарищам его - фронтовикам: у каждого почти припрятано было что-то «на всякий случай». Так что нынешние уголовные мерки тут не годны - другая была ситуация. Но война уже кончилась, и власти стремились скорее пресечь и выбить в сделавшем свое историческое дело поколении фронтовиков эйфорию вседозволенности. Это только для красного словца говорят, что победителей не судят. У нас судят, да еще как! Героя Советского Союза Александрова наказали за его дурацкий проступок не просто строго - чудовищно. Ему инкриминировали создание террористической организации и дали пятнадцать лет лагерей. Попутно, как нечто само собой разумеющееся, лишив всех званий и наград. Такое, наверное, могло случиться только у нас: был Герой - нет Героя. Как будто свершенные человеком подвиги возможно в случае надобности задним числом отменить... И началась новая эпоха в жизни Николая Тимофеевича, куда более жестокая и неправедная, чем война. Там хоть на душе было чисто: с одной стороны - враги, с другой - мы и за плечами - Родина. И вдруг Родина начинает считать врагом тебя самого, проливавшего за нее кровь и не сделавшего ей, в сущности, ничего плохого. А тебе ведь всего двадцать два, еще и не жил, не гулял, не целовался - только воевал, и как тут не сломаться, не дать ожесточиться сердцу?! Потом был тесный, зашторенный решеткой вагон, и все, как в печальной зековской песне: Ванинский порт, холодные, мрачные трюмы, изнуряющая качка, Магадан, невероятной силы морозы, золотодобывающий прииск на Колыме с оскорбительным названием «Бодрый». Кайло. Тачка. Шахта. Животная усталость к концу дня. Невыполнимые поначалу нормы. И в каждой выданной «на-гора» тачке добытой породы - крупица будущего стратегического золотого запаса великой державы, маленькая частица тех золотых звезд, которыми будут увенчаны новые простодушные герои... Только сейчас, дойдя до этого места своего повествования, я, наконец, понял, кого мне Николай Тимофеевич портретно напоминает. Варлама Шаламова. Самого честного и талантливого из всех, кто писал про колымские лагеря. Несломленного, не шедшего ни на какие компромиссы, не согласившегося изменить правде ни за какие подачки и умершего в подмосковной богадельне с десяток лет назад. Те же тяжелые мосластые - руки, плотно сжатые губы, непроницаемый взгляд. Я тут же взял с полки его «Колымскую тетрадь», изданные заметки и письма. Вот несколько бытовых картин, воссоздающих обстановку, в которой волею судьбы очутился наш герой: «Белая, чуть синеватая мгла шестидесятиградусной ночи, оркестр серебряных труб, игращий туш перед мертвым строем арестантов. Желтый свет огромных, тонущих в белой мгле бензиновых факелов. Читают списки расстрелянных за невыполнение нормы...» «Свитер шерстяной, домашний часто лежит на лавке и шевелится - так много в нем вшей...» «Возвращение в «зону», где на обязательной арке над воротами по-фронтовому выведена предписанная приказами надпись: «Труд есть дело чести, дело славы, дело доблести и геройства...» И - уголовники, «которых представители государства призывали помочь уничтожать «врагов народа»... Уголовники, негласно подчинившие себе всю внутреннюю жизнь «зоны», больше всего ненавидели именно фронтовиков, не сломившихся, не желавших пресмыкаться перед всякой мразью. Но силы, как правило, были неравными. На «Бодром» через некоторое время для мыкающих каждый свое горе фронтовиков сложилась обстановка критическая: их небольшой группе, куда входил и Александров, грозила поголовная смерть от бандитской заточки или ножа. Тогда они решились на побег. Два с лишним месяца бродили голодные по тайге, пока не вернулись обратно. Уголовников за это время уже убрали, а всем вернувшимся добавили по пять лет лагерного срока... Потом были Якутия, море Лаптевых, перегрузка на баржи пришедших по Северному морскому пути пароходов. Потом - Верхоянск. Оттуда-то по совету товарищей и написал бывший геройский танкист письмо своим сослуживцам в Кантемировскую дивизию и другое письмо - бывшему фронтовому командиру корпуса, а в то время уже депутату Верховного Совета и маршалу бронетанковых войск Павлу Павловичу Полубоярову. С просьбой помочь пересмотреть наконец его дело, разобраться - ведь за проступок свой он давно уже отработал с лихвой. Быстро письма пишутся, а дело медленно делается, особенно такое дело. Но ходатайства кантемировцев и Полубоярова возымели -таки свое действие, и примерно через год, оттрубив в общей сложности в лагерях шестнадцать лет и два месяца, вернулся Николай Тимофеевич в тверские места. Не фронтовиком уже, не геройским молодым парнем, а худым сорокалетним почти мужиком, над которым витало пугающее слово «сидел», молчуном таким, что за день слова не вытащишь. И если вернуться в родные места было теперь вроде и несложно - вернуться в жизнь, настоящую, полноценную, новую уже жизнь, бывшему Герою и зеку оказалось куда сложнее. Впрочем, бывшим Героем Александров себя не считал, хорошо понимая, что не бывает героев бывших. Он и жене потом скажет: «Если вернуть не успею, когда помру - повесь на памятник фотографию со звездой...» А с женой вот как вышло. Жил Николай Тимофеевич у своей сестры в деревне Выползово Бологовского района, А по соседству жила Анна Васильевна, еле перебиваясь одна с тремя малыми детьми. И ожило так и не ожесточившееся русское сердце: стала Анна Васильевна его первой и единственной любовью, а дети ее - его детьми. Поднимал он их, как отец, на ноги, зарабатывая, где придется: рабочим в лесхозе или на пилораме, слесарем, плотником, кочегаром. За ветерана войны его местные власти не считали, и не имел он от них никаких, даже малых, положенных ему по чести и совести льгот. Но с некоторых пор начал писать письма верховным властям с просьбой возвратить ему геройское звание и положенные фронтовику права. А властям у нас вечно некогда - то хоронят вождей, то перестройку затеют, то переворот - до простого ли человека? Вот и жили Александровы трудно, бедно, безденежно, но детей в люди вывели. А потом пришло нежданное уже правительственное письмо. В нем сообщалось, что Указом Президента Российской Федерации от 1 ноября1994 года года Александров Николай Тимофеевич восстанавливается в правах на звание Героя Советского Союза и ему пересылаются орден Ленина и медаль «Золотая Звезда» с соответствующими документами. Так он второй раз возвратился с войны... ...МЫ ЗАШЛИ к ним вечером, в пору тихого снегопада. Сопровождавший меня офицер прихватил с собой коробку конфет. Анна Васильевна немедленно организовала самовар, поставила на стол пирог с клюквой. Я спросил, как они живут, и услышал в ответ, что хорошо, даже очень хорошо живут. Приезжавшие в отпуска взрослые уже дети провели в дом воду, подключили его к паровому отоплению, соорудили ванну, привезли чернозема на огород. И пенсия теперь приличная. Хорошо, мол, живут, всего хватает, только вот здоровья обоим недостает. Я попросил Анну Васильевну и Николая Тимофеевича сфотографироваться вместе. Он наглухо застегнул ворот клетчатой рубашки и достал из шкафа парадный пиджак... Как много у нас было написано о русском характере, подумалось мне, а вот он сейчас весь передо мной, воплощенный в жизни человеческой. Все в нем - и патриотизм, и отвага, и лихость, и, случается, глупость несусветная, и стойкость, и терпение, и сердечная доброта, и тот несгибаемый стержень внутри, который не позволяет человеку кланяться любым, даже самым лихим обстоятельствам. А старики суетились, двигали стулья, прихорашивались перед объективом. И когда фотограф нажал на вспышку, ярким отраженным лучом ударила в лицо Золотая Звезда с его пиджака. Его падучая, его путеводная Звезда... |